"Над Бабьим Яром памятников нет.

Крутой обрыв, как грубое надгробье.

Мне страшно.

Мне сегодня столько лет,

как самому еврейскому народу.

В третий том собрания сочинений Ариадны Громовой вошел роман о киевском подполье «Линия фронта — на востоке», впервые представленный в полном объеме: если первая часть хотя и с трудом, но увидела свет в 1958 году, то публикация второй части романа (а всего автором предполагались три части) была по идеологическим причинам запрещена. В упрек шло и неправильное изображение киевского подполья, и чрезмерное увлечение борьбой с предателями, и слишком мягкое изображение фашистов, и чересчур осовремененный взгляд на события 1937-го года, и многое другое. Громова, сама прошедшая через киевское подполье, арест и лагеря, была категорически не согласна с такой оценкой.

https://fantlab.org/edition100019

Локальный апокалипсис по-киевски.

Всегда испытываешь какой-то трепет, когда держишь в руках рукопись (тем больше — когда ее листаешь или читаешь). Книгу молодого киевского фантаста Тимура Литовченко читал почти в рукописи. В рукописи еще и потому, что вышла она тиражом аж в 150 (!) экземпляров — факт, который, впрочем, ныне вряд ли кого удивит, учитывая общее культурное затруднение, — да еще как приложение к газете «Русское собрание», что , конечно, не дает ему хоть среднее число читателей. К сожалению, ведь книга могла бы стать интересным и поучительным примером: она сама построена на страшном примере нашей истории. Ходит о трагедии Бабьего Яра. Но не о той, которой 2-я Мировая насчитывает десятки, а о другой «коммунистической», которая произошла в мирное время, весной 1961 года, и которую упорно умалчивали, забывая о том, что количество жертв ее до сих пор катастрофам мирового масштаба. Хотя, как отмечает автор, "цифра погибших, конечно, никогда не называлась", она была однозначно велика, потому что, как и каждая катастрофа, и на этот раз она заскочила человечество врасплох, скорее часть человечества под названием "Киев". Героев полной метаморфоз повести "До коммунизма оставалось лет пятнадцать-двадцать" часто не так просто узнать. Прежде всего потому, что выводит их возбужденное сознание автора рассказа — девушки по имени Светлана, которая изредка превращается в Юру, субъекта действия. Справедливости ради отметим, что появление последней, сам мотив преобразования, реинкарнации воспринимается в известной степени как некий романтический фрагмент, вытащил из какой-то новеллы немца Гофмана. В конце концов, саму повесть яснит отрывочная (читай: дискретная) струя рассказа. То, встретившись на том свете, так же как герои самого громкого из романов Салмана Рушди, (их живьем похоронил безудержный грязевой поток, сорвавшийся с Бабьего Яра), они слушают старенькую хриплую гитару, то, , похожие на каких-то Орфея и Эвридику – теней подземного царства: "а лунное сияние все крутило их вверху над землей и несло вперед". Вдохновенными героями Марка Шагала души погребенных героев, у которых вообще нет национальностей — они таки уже безжизненные души! — наведываются к Куренивскому кладбищу, к родительскому дому, возвращают назад, размышляя над непростой судьбой добра и зла. И, хотя порой фантастически-бытовая повесть неоправданно граничит с триллером (такого типа эпизод на Байковом кладбище, когда девушке кажется, что скульптурный надгробие вдруг оживает), однако в общем манера, в которой она написана, привлекательна, жива и издает к психологическим нюансам, к “фотографичности” изображения. Можно говорить о стойком балансе между сюжетным началом и психологическим началом, которое выражается в воссоздании душевного состояния героев в тот или иной момент; здесь, конечно, писателю не избежать компромиссов, как когда сон, головокружение вдруг накатывается на девушку прямо на кладбище, и прерванная нить связывается снова...

“Чтобы интересоваться прошлым, нужно переживать сердцем. То прошлое, которым его восстанавливаешь с помощью ума, мертвое прошлое», — вторя древним, справедливо заметил кто-то из французов. Выводя конкретную беду, повесть одновременно создает абстрактный, митический хронотоп катастрофы, которая может произойти только в обществе "без своих корней", поэтому прошлое Тимура Литовченко — живое, потому что пережитое сердцем, — действительно поражает и трогает, а что это как не писателю, когда произведения его перечитывают каждый раз с неослабевающим утешением?

Игорь АНДРУЩЕНКО

(Источник: "Украинский язык и литература", №11 (27), 1997. с.8.)

Мистически-пророческая фантастика.

Повесть возникла из повестушки:

Тимур Иванович Литовченко

ДО КОММУНИЗМА ОСТАВАЛОСЬ

ЛЕТ ПЯТНАДЦАТЬ-ДВАДЦАТЬ

повестушка в четырех снах, с бессонным эпилогом

и пост-скриптумом об ужасной катастрофе местного

значения, число жертв которой до сих пор точно

не установлено.

Посвящается всем известным и

неизвестным жертвам больших

и малых советских катастроф,

тем, кто грудью закрывал

расхлябанность и глупость чинуш

и тем, кто погибал молча или

в страхе удирал от смерти —

но не сумел дотянуть до

спасения...

Тогда я решил, что надо все

это записать, с самого начала,

как это было на самом деле...

Вот я это делаю, потому

что, как говорено в “Тиле

Уленшпигеле”, пепел Клааса

стучит в мое сердце

(Анатолий Кузнецов, “Бабий Яр”)

**************************************

СОН ПЕРВЫЙ

Занесенные селем

**************************************

Необычайно звучный раскат грома замирал где-то вдалеке. Прошло несколько секунд, прежде чем Юра вновь различил сквозь звон в ушах свист мокрого леденящего ветра в голых ветвях деревьев.

Тринадцатое число, понедельник — и вдруг гроза-грозища, роняющая такие ослепительные молнии и грохочущая так оглушительно, что аж глазам и ушам больно! Интересно, что сказала бы на это бабушка Маня, будь она жива? “Гроза без листа — житница пуста”, — или что-нибудь в этом роде. У бабушки всегда находились соответствующие поговорки на все случаи жизни. Правда, этот случай не очень-то веселый...

Юра перепрыгнул мутный ручеек, текущий с горы, поправил набухшую от дождевой воды кепку, прислонился спиной к толстенному тополю с подветренной стороны, осторожно вытянул из-за пазухи тощую мятую пачку “Беломора”, с трудом закурил и воровато оглянулся, словно сзади был не ствол дерева, а мама, готовая тут же отобрать папиросу и вдобавок надавать увесистых затрещин.

А вокруг бушевала гроза. Как сказала бы бабушка Маня, светопреставление, да и только. Да еще при голых деревьях.

Она бы сказала. И Венька бы сказал. А вот сам Юра промолчал бы.

Конечно! Когда дикторы полными энтузиазма голосами твердят из радиоприемников об ударных темпах подготовки пахотных земель к севу кукурузы, а маленькие телевизионные экраны демонстрируют из-за наполненных глицерином пузатых линз смеющиеся лица счастливых колхозников и колхозниц и бескрайние просторы наших советских полей, сулящие обильный урожай “чудесницы”, болтать всякие глупости просто небезопасно. Вот Венька не боится. А у него (между прочим!) жена с грудным ребенком. И не боится же! Черт...

Юра обнаружил, что вздувшийся ручеек затопил его правый туфель, выбрался на более-менее сухое место и вяло поплелся дальше.

Нет, Венька тоже боится, а языком треплет потому, что прижало крепко, дальше просто некуда. И реформа эта денежная, дурацкая, и все-все. Полтина вот раньше была деньгами, хрустящей полновесной купюрой. Полтина — это ж... полтина была! А теперь? Жалкая “пятерка”. И с хлебом что-то неладно... Дурак все же Никитка. Дурак! Один ведет, всех тошнит и никому не выйти. Как в самолете.

Впрочем, он не только кукурузу сажает...

Юра поскользнулся на гладком камне и едва не плюхнулся в обширную лужу, где жирная белая глина перемешалась с дождевой водой.

Веньку хлебом не корми, а дай политический анекдот рассказать. А с политическими анекдотами можно ой-е-ей как загреметь!

Юра вспомнил витрину “Комсомольского прожектора” на Красной площади и намалеванные в них физиономии с длиннющими языками-змеями, торчавшими из натужно разинутых ртов. Это даже хуже стиляг! Хуже заядлых алкоголиков и красномордых дебоширов, хуже хулиганов, потому что это — по-ли-ти-ка! А Юре ох как не хотелось лишаться языка, тем более что никакой он не раздвоенный и не змеиный вовсе. И не ядовитый. Простой язык. А болтун — находка для врага.

Венька — враг...

Проливной дождь усилился еще больше, хоть это и казалось невозможным. Теперь Юра почти не различал дорогу. Сделав два-три неуверенных шага он остановился, боясь сойти на проезжую часть. Хотя какой дурак станет ездить ночью в такую погоду! Да и какая здесь проезжая часть? Одно название, тем более что ливень превратил землю в подобие каши-размазни. Горячей такой каши. С маслом.

Эх, сейчас бы чайку! Побыстрей дотопать до трамвая, а там и домой уж ехать недолго. Мама накормит, даст чашку кипятка со смородиновым вареньем, А когда уйдет на работу, можно будет забраться под теплое одеяло и уютненько поспать часиков до четырех...

Спать охота! Отбухать третью смену на стройке в такую-то погоду — это ого-го!..

Юра остановился посреди длинной овальной лужи, потому что ноги у него заплетались. И словно чтобы вывести его из этого состояния мимо пронеслась на полной скорости горбатенькая “Победа”. В ярком свете фар брызжущая из-под колес вода представлялась двумя нелепыми призрачными крыльями.

Вот тебе и не ездят! Да еще так мчаться! Как с цепи сорвалась сумасшедшая машина.

Вытирая рукавом забрызганную полу пальто, Юра поневоле все больше и больше проникался завистью к тем, кто вот так запросто разъезжает по ночам на “Победах” и обдает фонтанами грязи случайных прохожих. Именно случайных! Если уж быть до конца честным, то он по глупости под дождь полез. По глупости и из чистейшего упрямства.

Конечно, старикам хорошо. Забрались себе в вагончик, и клещами их оттуда не вытянуть. С них взятки гладки. Да еще прораба принесла нелегкая в половине второго. Ему хоть бы что, ему план перевыполнять надо к Первому Мая. Вот и вкалывал бы сам под дождем за такие плевые денежки вместо всей бригады!

Однако прораб прорабом, а в автобус он зря не пошел. Недаром известный всей стройке Колька Моторчик уговаривал его: “Полезай, Юрась, не глупи”. Но как же полезть, когда в автобусе сидят все те же старики, что его под дождь выгнали?! Это было бы просто беспринципно. И до слез обидно.

Однако принципы принципами, а заболеть после такой прогулочки — запросто. Беспринципный Венька вот в автобусе поехал, а он заболеет.

Юра раздраженно разжевал давно погасший окурок, со злостью выплюнул его, надвинул кепку на самые глаза, поднял воротник пальто и решительно зашагал в ту сторону, где за стеной дождя должно было находиться трамвайное депо. Он уже приближался к Кирилловской церкви и к Желтому дому, когда вдруг сзади что-то грохнуло, потом еще, еще и еще, потом загудело. Юра обернулся.

Дождь по-прежнему не позволял ничего рассмотреть как следует. Но гул все усиливался. И потоки воды, текущие с горы, словно бы вздулись и стали мутнее.

Какое-то нехорошее предчувствие закралось в душу. Что-то случилось наверху, там, откуда Юра шел. Что-то нехорошее, даже очень нехорошее. Может даже ужасное.

Почему так быстро катила “Победа”? Словно сидящие в ней люди спасались. Да что там, сломя голову драпали, и все тут...

Юра попятился.

Сверкнула ослепительная молния. И юноша наконец увидел, что же надвигалось на него из-за завесы ливня: с горы стремительно несся, бурля и пенясь, водяной вал. На поверхности потока там и сям виднелись вырванные с корнем деревья, доски, фонарные столбы, крыша какой-то хибарки, блестящий бок автобуса с выбитыми стеклами и кабина грузовика. В свете мгновенной вспышки это жуткое видение встало перед глазами и тут же вновь исчезло, скрытое мраком ночи, обманчивой слепотой после ярчайшего света и стеной льющейся с неба воды.

Это было настолько неожиданно, что Юра застыл на месте, а потом в ужасе завопил. Но крик потонул в мощном гуле потока и в оглушительном, с присвистом раскатившемся громе.

Что это? Откуда?! Ведь на горе нет и не может быть воды! Если бы там было хоть какое-нибудь паршивое озерцо!.. Но там гора, обыкновеннейшая гора! Рощица, яр и никакого водоема. Откуда же вода?! Разве со стройки? Но почему так много?..

Вал настиг Юру и моментально подмял под себя. Вода была ледяная и черная, она бешено клокотала и вертелась. Юра отлично плавал, но в этом потоке нельзя было даже приблизительно определить, где верх, а где низ. Юру швыряло в разные стороны и обо что-то колотило, но он почти не ощущал боли, потому что захлебывался, и все его чувства сосредоточились на единственном желании: сделать хоть глоток воздуха. Хоть один вдох! Единственный!!!

На несколько секунд Юру вынесло на поверхность. В свете упавших с неба друг за другом молний он увидел жуткую картину: часть горы вместе с одним из корпусов Желтого Дома оседала в поток. Юра выплюнул воду и глубоко, с наслаждением получившего отсрочку смертника вдохнул воздух пополам с брызгами. Затем его вновь потянуло вниз, перевернуло и с силой ударило о землю, ставшую дном “реки”.

Юра потерял сознание.

Когда он очнулся, было значительно светлее. Гроза почти стихла, словно утомившись. Но главное — не было воды. Кончилась. Это здорово. Просто замечательно.

Юра попробовал пошевелиться и тут же с досадой обнаружил, что его ноги придавил довольно толстый сломанный пополам ствол осины. Вот досада! Лежать было так мокро и холодно! Голова гудела и буквально раскалывалась от боли, придавленные ноги ныли. Он утопал в слое грязи. Кепка конечно же потерялась, от пальто почему-то остались одни рукава с лохмотьями вокруг плеч. Сигареты наверняка раскисли... Да их вообще нет, раз нет пальто! Интересно, что с туфлями? Из-за ствола не видно.

Юра с трудом приподнялся на правом локте. Оказалось, что лежит он неподалеку от трамвайного парка, всего-навсего метров на двести выше места, где спускающаяся между двух холмов дорога с Сырца переходит в низину Куреневки. У противоположной обочины размытой потоком дороги стоял на возвышении маленький покосившийся домик. На крыше сидела, мертвой хваткой вцепившись в трубу, толстая старуха в нижней сорочке. Из-за шума в ушах Юра ничего не слышал, однако очень отчетливо видел ее выпученные глаза и разинутый беззубый рот с бескровными губами, который иногда закрывался и тут же открывался вновь. Похоже, бабка что есть мочи вопила. Юра с усилием повернул голову в том направлении, куда смотрела старуха, и увидел старика в ватнике, ватных штанах и кирзовых сапогах, который собирал около домика ветки и молодые деревца, в изобилии лежавшие на земле.

— Дед, — позвал Юра и повторил громче: — Эй, дед!

Тот реагировал на звук его голоса точно так же, как и на вопли старухи. То ли он был глух как тетерев, то ли попросту не желал ничего слышать, занятый сбором хвороста, подброшенного водой к самому порогу жилища “на дармовщинку”, то ли Юра звал слишком тихо. Впрочем, это навсегда осталось тайной.

Пытаясь привлечь к себе внимание, Юра страшно утомился. Он шлепнулся в грязь, минуты полторы отдыхал и снова приподнялся, на этот раз на левом локте. Эта рука слушалась гораздо хуже, боль моментально вонзилась в плечо острой иглой. Однако прежде чем опуститься на землю Юра заметил немного выше по дороге лежавшую дверцей вниз телефонную будку. В ней бились две девушки, оказавшиеся в западне подобно ему. “Разбейте стекло”, — подумал Юра, отдуваясь и глядя в грязно-серое рассветное небо, с которого сеялся мелкий дождик. Но что-то привлекло его внимание именно с этой стороны, а потому превозмогая боль Юра опять приподнялся.

Точно! Пошатываясь и спотыкаясь, с горы спускался человек, весь перепачканный грязью. Юра попробовал высвободить ноги из-под ствола. Тщетно! Все же вид бредущей фигуры в лохмотьях необычайно воодушевил его. Этот незнакомец совсем как Венька. Такой всегда выручит, поддержит. Сегодня ночью Венька рассказывал анекдот за анекдотом, чтобы не так тоскливо работалось под проливным дождем. Вот только ему приходилось все время увозить и подвозить тачку, и Юра каждый раз мысленно просил его возвращаться поскорее... А вдруг это Венька?! Да нет, он же уехал автобусом.

Юра рванулся сильнее, как можно выше поднял правую руку, замахал и закричал. Человек махнул рукой в ответ, закивал, но тут же поскользнулся и упал.

“Заметил”, — с облегчением подумал Юра и еще настойчивее принялся освобождать ноги. Девушки продолжали биться в будке, словно бабочки в банке. Может быть, у них не хватало сил разбить стекло, либо они боялись пораниться при этом. Вообще-то незнакомец должен раньше добраться до будки. А вдруг он махал не Юре, а девушкам? Что если он не заметил юношу?..

Юра в третий раз приподнялся... и ему показалось, что за спиной бредущего человека движется земля, черная, жирная, тускло поблескивающая в мутно-сером свете утра. Причем неслась она столь же стремительно, как перед тем вода.

Юра начал вырывать ноги из-под придавившего их дерева с отчаянием обреченного. Когда сель накрыл бредущего с горы, штанины брюк разорвались. Содрав кожу на ногах, Юре на один короткий миг удалось подняться. Он успел увидеть, как грязь перехлестнула через будку, как отчаянно ковылял к дому старик, прижимая к груди бесценную охапку хвороста.

Грязь сбила Юру с ног и накрыла его. Все вокруг сделалось непроглядно-черным, жидкая земля лезла в глаза, в уши, в рот, в нос, словно ожившая под действием тепла квашня — в щель между кастрюлей и крышкой. Он задыхался землей, отчаянно задыхался, тщетно пытаясь сопротивляться вязкой жиже. Было гораздо хуже, чем в воде. Гораздо мучительней и безнадежней. Так, вероятно, чувствует себя муравей, увязший в капле клейкой сосновой смолы.

В мозгу возникла и начала разрастаться маленькая сверкающая точка, которая вдруг взорвалась ослепительным огненным шаром.

Все кончилось.

...Юра медленно открыл глаза и почему-то подумал: “Нет, все только начинается”. Впрочем, это не была ясно оформившаяся мысль, но скорее — ощущение. Довольно странное ощущение.

Высоко над головой простирался бесконечный черный потолок. Он действительно был бесконечен, так как стен нигде не было видно. Юра перевернулся на бок, на живот и увидел, что лежит на голой земле, такой же черной, как потолок. Причем несмотря на черноту он отчетливо видел каждый камешек, каждую песчинку. И ничто у него не болело. А вот кожа на ногах была по-прежнему содрана и одежда разорвана.

Однако где он находится?

Земляной пол плотно утоптан, словно по нему прошли несметные толпы. Потолок имел странный мелкий рельеф, похожий на узор песчаного речного дна на быстрине.

Дно реки... Юра с трудом вспомнил поток воды и сель, и его передернуло при мысли о пережитом. А не пора ли выбираться отсюда?

— Такой молоденький.

Голос прозвучал за спиной. Юра обернулся и тут же вскочил. Позади него стояла стройная обнаженная девушка. В правой руке она держала тонкую свечку. Держала не так, как обычно носят свечи, а по-своему: ладонь обращена вверх и согнута “ковшиком”, свечка зажата между указательным и средним пальцами. Сама свечка была чрезвычайно короткой, не больше тех, какими украшают именинные пироги. Поэтому Юре показалось, что крохотный язычок пламени сидит на согнутой ладони. Огонек не трепетал и не вздрагивал, а горел необычайно ровно, точно лампочка крошечного фонарика. Вдобавок он распространял странный свет, в котором сжатые пальцы девушки казались чудесной алебастровой вазочкой. В необычном этом свете выглядели бледно-неживыми, удивительно прозрачными упругие девичьи груди с темно-розовыми сосками, покатые плечи, изящная тонкая шейка и хорошенькое овальное личико, которое несколько портил слишком большой для него нос с горбинкой. Черные, мелко-кудрявые волосы почти сливались с окружающей темнотой. Глаза были закрыты.

Похоже, девушка совершенно не стеснялась своей наготы. Юра же наоборот сильно смутился. В животе вдруг сделалось как-то пусто, тоскливо заныло под ложечкой. Кроме того ему неизвестно почему почудилось, что глаза девушки пристально изучают его из-под опущенных век. Юра потупился и не смел даже взглянуть на ее прекрасное тело.

— Ты теплый. Давно я не грелась.

Юра увидел вдруг перед самым своим лицом левую руку девушки. Растопыренные пальцы двигались в нескольких миллиметрах от его кожи, как бы нежно поглаживая ее на расстоянии. От ладони тянуло холодом, но более глубоким, чем холод дождевой воды или даже снега. Холодом замшелого серого камня, который с незапамятных времен лежал в не знавших солнечного луча глубинах пещеры.

Юра испуганно отвел ее руку и посмотрел в лицо девушке. Теперь ее глаза были открыты. Смотрели они нежно и ласково, но были какими-то... не то чтобы тусклыми, но — старыми, угасшими, неживыми и чем-то очень походили на мертвящий огонек свечи в ее ладони. Юра вновь медленно опустил глаза, и ему показалось, что на груди незнакомки проступили три темно-багровых пятна величиной с двухкопеечную монету. И странное дело: если сначала Юра посчитал девушку своей ровесницей, то теперь она почему-то показалась ему зрелой женщиной.

Незнакомка отвернулась и пошла прочь.

— Стой! Погоди. Куда ты? — крикнул Юра. Он шагнул... и у него так закружилась голова, что волей-неволей пришлось остановиться, сесть на землю и зажмуриться.

— К себе, — прозвучал издалека тихий низкий голос. — Наверх. Туда, где все мы.

— Не бросай меня одного, — неожиданно для себя взмолился Юра.

— Иди за мной, если хочешь. Я знала, что моя помощь понадобится, и специально пришла, чтоб увести за собой кого-нибудь.

— Куда идти? — в отчаянии закричал Юра. Конечно, вопрос был глупым: достаточно было просто открыть глаза и следовать за провожатой. Но голова еще сильно кружилась, а окружающая тьма пугала.

— Иди за мной.

— Так я...

— Ты сейчас там, где погиб.

Слова эти настолько поразили Юру, что он мгновенно открыл глаза. Девушка была уже очень далеко, и казавшаяся крошечной на таком расстоянии фигурка словно бы светилась изнутри тем самым странным светом, который распространял огонек в ее ладони.

Юра ничего не понимал. Как мог он слышать на таком расстоянии тихий голос незнакомки? И что значит “там, где погиб”? Он же жив! Но тогда что это за место?

Юра внимательно осмотрелся. Из окружающего мрака выступил ствол дерева, придавивший ему ноги, опрокинутая телефонная будка, причудливое переплетение рельсов, перевернутый трамвай и покосившийся железобетонный забор. Все находилось на своих местах (то есть на тех, что и до селя). Ствол осины лежал в двух шагах от него. Будка лежала немного выше и как раз в том направлении, в котором ушла девушка. А ушла она на Сырец, в гору. Трамвайные рельсы и перевернутый вагон были метрах в ста пятидесяти с противоположной стороны. Юра поискал глазами домик, но увидел на возвышении лишь упирающиеся прямо в потолок стены с облупившейся штукатуркой и с выбитыми окошками. Крыша дома находилась выше черного потолка и оставалась невидимой.

И никого из людей не было здесь. Ни единой живой души! Ни девушек в будке, ни старика с хворостом, ни старухи, ни пассажиров трамвая — никого. Его странная гостья также исчезла.

Вдруг черный потолок над трамваем прогнулся и начал рывками опускаться вниз. Юра испугался, как бы этот удивительный потолок не просел слишком низко и не раздавил его. Надо было побыстрее уходить. Куда? Конечно же, вслед за девушкой, вызвавшейся проводить его!

Тут Юре показалось, что на стволе дерева светится огонек. Может, незнакомка незаметно вернулась? Вот было бы здорово!

Как ни странно, на земле около ствола осины Юра обнаружил еще одну свечку, точь-в-точь такую, как у девушки. Было совершенно непонятно, откуда она взялась. Юра не заметил, чтобы незнакомка приближалась к стволу. Однако он слишком устал от всех этих загадок, чтобы разгадывать очередную, поэтому осторожно, дабы не обжечься, взял свечку и зашагал в гору.

Юношу очень сильно угнетали всепроникающая тишина этого странного места, чернота земляного пола без единой травинки и узорчатого потолка и осязаемая стылая тьма, висевшая между потолком и полом, с которой едва справлялся крошечный огонек в его руке. Он попробовал бодро насвистывать песню “Я люблю тебя, жизнь”, однако окружающая тьма словно еще больше сгустилась от этого, и Юра испуганно оборвал свист.

Тут ему показалось... Да, звон гитарных струн и голос! Кто-то здесь все же есть! Юра постоял некоторое время, пытаясь определить, откуда доносятся звуки, затем быстро зашагал в этом направлении. Наконец он наткнулся на развалины кирпичного дома, а через несколько секунд увидел певца. Тот расположился на куче обломков боком к Юре. Рядом с ним трепетал в такт песне огонек свечки, прилепленной на стоявшей дыбом балке. Певец был одет в больничную пижаму и тапочки. Из полосатых рукавов торчали худые руки, длинные тонкие пальцы нежно перебирали струны видавшей виды гитары. Правая нога, также чрезвычайно худая, с синеватой косточкой на щиколотке была переброшена через левую, тапочек со стоптанным задником хлопал по пятке в такт с перезвоном струн. глаза сидящего были закрыты, длинное лицо излучало блаженство. Ясным чистым голосом он пел:

— ...До коммунизма остается

лет пятнадцать-двадцать,

А семилеток — чтой-то вроде трех...

*********************************************

POST SCRIPTUM

Да, это еще не конец. Не конец двадцатилетнего цикла, и не конец повести. Поэтому убедительно прошу тех, кто дочитал ее до этого места, потерпеть еще чуть-чуть: с вами поговорит немного сам автор.

Дамы и господа! Пани и панове! Товарищи и товарищи! Граждане и гражданки! Люди, человеки!

(На внимание леди и джентельменов, мадам и месье, сеньоров и сеньорит я не рассчитываю, но кто ж его знает...)

Первоначально никакого прямого непосредственного обращения автора к читателям я не планировал. Это не в моем стиле: у литературного опуса есть свои герои, пусть они и общаются с читателями. Но когда я начал перерабатывать первый черновой вариант повести во второй, меня вдруг охватили сомнения: мне могут... не поверить. Представляете: могут не поверить!!!

В самом деле, жанр фантастики обязывает к проявлению фантазии. Добро бы еще повесть была научно-фантастической, а то фантастика явно ненаучная, мистическая какая-то, бредятина чистейшей воды. И вот я опасаюсь, что по прочтении ее господа лихо предложат дамам ручку, дамы кокетливо поведут глазками, улыбнутся и пойдут вместе с господами куда-нибудь в театр и думать забудут обо всех этих глупостях.

Простите меня за голословное утверждение, но это совсем не глупости. И умоляю вас: не отмахивайтесь от них...

Но что вам мои просьбы?

И вот как раз с целью как-то подкрепить только что сказанное я решил подобрать хотя бы какие-нибудь цитаты из написанных другими людьми и по совершенно другим поводам книг, которые могли бы хоть косвенно подтвердить основную мысль повести:

Двадцатилетний цикл и все к нему относящееся есть реальность,

и получение Киевом очередной оплеухи через двадцать лет тоже

реально.

Это и есть истинная тема повести, а не Бабий Яр, Куреневская трагедия или трагедия Чернобыля. Вообще Куреневка выбрана мною в качестве темы исключительно по двум следующим ниже причинам:

1) в Бабьем Яру стоит сегодня не только грандиозный памятник в стиле соцреализма, не отражающий в полной мере трагедию одного из самых ужасных мест Отечественной войны, но и, слава Богу, менора; о Чернобыле говорили достаточно много и пока еще говорят, хотя у всех в настоящее время на уме экономический кризис и как следствие судорожные поиски средств к существованию; Куреневская трагедия же попала в тень как довольно мелкое происшествие рядом с двумя гигантами;

2) хоть Куреневка и мелковата, тем не менее она есть среднее звено между Бабьим Яром (с которым, кстати, объединена даже территориально) и Чернобылем, которые есть в свою очередь три звена в более длинной цепочке (напр., голод на Украине во время гражданской войны+разруха 1921 года и т.д. назад, то, что будет где-то в 2001 году, если человечество не одумается — вперед); значит, необходимо напомнить о Куреневке.

Так вот, еще раз повторяю: постскриптум затеян мною для того чтобы хоть как-то подтвердить очевидно фантастические строки повести.

Подтверждение первое. Факт куреневской трагедии

О Куреневке у нас никто не писал и не пишет (о единственном серьезном исключении речь ниже). Лишь на 30-летие трагедии в одной из киевских газет я видел коротенькую заметочку, да по радио прозвучала опять же коротенькая передача. Смысл таков: жертвы не считаны, виновники неизвестны, прошлое окутано туманом, а будущее покажет. Как вы понимаете, для трехмиллионного Киева это мутная капля в море и сломанная иголка в стоге сена. Нет, даже ушко от иголки. За прошедшее после катастрофы время (более 30 лет) успело вырасти минимум два поколения киевлян, да сколько приезжих. И если бы напоминали тем, кто знает, а то ведь большинство понятия не имеет про Куреневку! Тут не напоминать, тут рассказать надо. Так что, уважаемые тинэйджеры и те, кому за двадцать (а может и кому за тридцать!), уверяю вас: Куреневская трагедия была. Где?! В Киеве?! Сель?! Это ведь не горы, откуда же грязевой поток!!! А “на семи холмах стоит Киев град”, Сырец выше Подола и Куреневки. Оттуда и хлынуло. Из замываемого Бабьего Яра.

Но. к сожалению, я не прямой, а косвенный свидетель. Я как раз из тех, кому около тридцати, а 13 марта 1961 года мои будущие родители еще даже не познакомились. Про Куреневку я знаю от мамы: мои дедушка и бабушка похоронены на Байковом кладбище, и когда мы с мамой ходили убирать их могилу, я каждый раз видел на углу центральной аллеи милиционера. Естественно, спрашивал, почему он здесь. Мы отходили подальше, и мама шепотом сообщала, что во-он там, на углу, похоронен человек, устроивший Куреневку, его могилу несколько раз оскверняли, вот и приставили милиционера, чтоб стерег. Дома рассказывала больше.

Я не могу точно утверждать, что во всем виноват один Доводов (поэтому его имя в повести изменено), не могу с уверенностью сказать даже, застрелился ли он. Это слух. Поэтому я не ограничился расспросами одного человека. Я расспрашивал старших года четыре подряд и составил среднестатистическую картину слухов (говорят, статистика — наука точная, хотя и имеет дело со случайными величинами), которая и положена в основу повести. Слухи, кстати, называют еще двоих чиновников, давших “добро” на замывание Бабьего Яра, поэтому в повести Доводов есть среднестатистический чиновник, ставший “козлом отпущения”, как бывший директор ЧАЭС Брюханов.

Итак, я уже утратил всякую надежду документально подтвердить сам факт трагедии, как вдруг в книжном киоске около кинотеатра “Заря” (бывший молельный дом караимов, упомянутый в повести; перед проработкой второго варианта я скрупулезно обошел все места действия своих героев) наткнулся на “Бабий Яр” Анатолия Кузнецова. Это оказалось великолепное, хоть и дешевое издание в твердой обложке, причем в обращении к читателям автор просит только данный текст романа считать действительным, т.к. в нем занимают свое место все фрагменты, вырезанные цензурой из публикации в “Юности” 1966 года, и все дополнения, сделанные автором в 1967-69 годах. Как же я обрадовался, найдя описание Куреневской трагедии в последней главе романа-документа! Перед тем как привести его полностью, дословно, замечу: весь данный фрагмент заботливо вырезан цензурой из журнальной публикации, так что не ищите его в “Юности”:

“Бабий Яр перегородили плотиной и стали в него качать по трубам пульпу с соседних карьеров кирпичного завода. По оврагу разлилось озеро. Пульпа — это смесь воды и грязи. По идее грязь должна была отстаиваться, оседать, а вода стекала через плотину по желобам.

Я ходил туда и потрясенно смотрел на озеро грязи, поглощающее пепел, кости, каменные осыпи могильных плит. Вода в нем была гнилая, зеленая, неподвижная, и день и ночь шумели трубы, подающие пульпу. Это длилось несколько лет. Плотину подсыпали, она росла и к 1961 году стала высотой с шестиэтажный дом.

В понедельник 13 марта 1961 года она рухнула.

Весенние талые воды устремились в Яр, переполнили озеро, желоба не успевали пропускать поток, и вода пошла через гребень плотины.

Широким своим устьем Бабий Яр выходил на улицу Фрунзе, то есть Кирилловскую, прямо на трамвайный парк и густонаселенный район вокруг него, даже в самом устье Яра по склонам лепились дома.

Сперва вода залила улицу, так что застряли трамваи и машины, а люди в это время спешили на работу, и по обе стороны наводнения собрались толпы, не могущие перебраться.

В 8 часов 45 минут утра раздался страшный рев, из устья Бабьего Яра выкатился вал жидкой грязи высотой метров десять. Уцелевшие очевидцы, наблюдавшие издали, утверждают, что вал вылетел из оврага как курьерский поезд, никто убежать от него не мог, и крики сотен людей захлебнулись в полминуты.

Инженерные расчеты заключали в себе ошибку: грязь, которую качали долгие годы, не уплотнялась. Она так и оставалась жидкой, поскольку главной частью ее была глина. Глинистые откосы Бабьего Яра, как водоупорные стены, надежно сохраняли ее в жидком состоянии. Бабий Яр, таким образом, был превращен в ванну грязи, такую же чудовищную, как и породившая ее идея. Размытая вешними водами плотина рухнула, и ванна вылилась.

Толпы людей вмиг были поглощены валом. Люди, бывшие в трамваях, машинах, погибали, пожалуй, не успев сообразить, что случилось. Из движущейся вязкой трясины вынырнуть или, как-либо барахтаясь, выкарабкаться было невозможно.

Дома по пути вала были снесены, как картонные. Некоторые трамваи покатило и отнесло метров за двести, где и погребло. Погребены были трамвайный парк, больница, стадион, инструментальный завод, весь район.

Милиция оцепила весь район и следила, чтобы никто не фотографировал. На некоторых крышах видны были люди, но неизвестно, как к ним добраться. В 1 час дня прилетел военный вертолет Ми-4 и начал эвакуировать уцелевших больных с крыши больницы, снимать других уцелевших.

Место катастрофы очень оперативно было обнесено высокими заборами, движение по улице Фрунзе закрыто, остатки трамваев накрыты железными листами, трассы гражданских авиалиний изменены, чтобы самолеты не пролетали над Куреневкой и нельзя было сфотографировать.

Трясина, широко разлившись, наконец получила возможность уплотняться, вода с нее понемногу стекла ручьями в Днепр, и к концу весны можно было приступить к раскопкам.

Раскопки длились два года. Было откопано множество трупов — в домах, в кроватях, в воздушных подушках, образовавшихся в комнатах под потолком. Кто-то звонил в телефонной будке — так и погиб с трубкой в руках. В трамвайном парке откопали группу кондукторов, как раз собиравшихся там сдавать выручку — и кассира, принимавшего ее. Цифра погибших, естественно, никогда не была названа. Бабьему Яру не везет с цифрами.”

И еще два предложения, имеющих отношение скорее к мистичности моей повести, чем к теме Куреневки, хотел бы я привести. Они вставлены автором в роман в 1967-69 г.г.:

“Попытка стереть Бабий Яр обернулась неожиданной стороной, привела к новым массовым жертвам, даже возникли суеверия. Популярной была фраза: “Бабий Яр мстит”.”

Вот так.

Я несказанно счастлив, что нашелся свидетель из современников куреневской трагедии, оставивший роман-документ. Естественно, несмотря на правдивость моей повести в силу самого жанра ее я не могу утверждать, что написал документ. Да я и не прямой свидетель. Так что за точными фактами отсылаю вас к Анатолию Кузнецову. В частности, признаю, что он гораздо более правдиво и внятно объясняет причины селя, хотя недооценивает роль грунтовых вод (кстати, в романе он пишет, что из яра вытекал ручей; следовательно, грунтовые воды не просто на Сырце, а в яре были!). С другой стороны, он ничего не пишет о грозе, бушевавшей в ночь на 13-е марта и также внесшей свою лепту в разрушение дамбы. Ну а с третьей, я переоценил роль тех же грунтовых вод.

Конечно, это детали, но именно о деталях я хотел бы сейчас сказать. Я рад, что как в общих чертах (две волны: водяная и грязевая; дата катастрофы, день недели; милицейское оцепление; тайна, вернее, попытка скрыть, вытравить из памяти людей происшествие и пр.), так и в деталях (задохнувшиеся в телефонной будке; занесенный трамвай; смерть кассира; спасающийся на вертолете и пр.) свидетельства опрошенных мною очевидцев совпадают с “Бабьим Яром” Кузнецова. Значит, для тинэйджера, собирающего по крупицам слухи в условиях всеобщей “игры в молчанку” через 15 лет после трагедии я поработал неплохо. С другой стороны, мы во многом расходимся (оценка вызвавших сель причин; Кузнецов не упоминает об обвалившемся корпусе психиатрической больницы им.Павлова; я ошибся насчет времени схода волны грязи, т.к. в повести Юра очнулся во время серого рассвета, тогда как в середине марта в 8.45 утра уже совсем светло; у меня раскопки трамвая начинаются сразу же после катастрофы, а не к концу весны и пр.). Что ж, на документальной точности я не настаиваю, хотя у меня тоже все правда. Я не стал подгонять свою повесть под “Бабий Яр”. Я оставил свидетельства своих очевидцев в неприкосновенности. Возможно, так мне удастся избежать обвинения в плагиате или, того хуже, в перверсии романа Кузнецова. И кроме выбора эпиграфа и вот этого постскриптума я не использовал “Бабий Яр”. Это разные произведения, и пусть они останутся разными.

Подтверждение второе. Спонтанное воспоминание о прежней жизни

Вот что сказано о посмертных воспоминаниях ребенка в книге Ю.М.Иванова “Йога и психотренинг. Путь к космическому сознанию”:

“Остановимся на исследованиях Яна Стевенсона... Дети... в возрасте 3-9 лет могут вспомнить детали предыдущего воплощения спонтанно. В качестве примера очень интересно обследование индийской девочки Шанти Дэви, которая в четырехлетнем возрасте начала рассказывать о своей прежней земной жизни с указанием имени мужа. Этот человек по имени Чоби был найден и представлен девочке, которая его узнала и правильно ответила на заданные ей вопросы. Через несколько лет вместе со своими родителями и некоторыми свидетелями Шанти Дэви выехала к Чоби в город Матхура, в котором она никогда прежде не была. Сразу же с железнодорожной станции Шанти прямиком направилась к дому, где жил Чоби. В его доме она указала на место, где, по ее словам, она зарыла в земляной пол 100 рупий. Стали копать и обнаружили тайник, который оказался пустым. Чоби признался, что он нашел эти деньги после смерти своей супруги, 24 сентября 1925 года сразу же после того, как она родила ему сына (Шанти родилась в 1926 г.). Среди большой толпы собравшихся Шанти Дэви правильно указала своих родителей в прежней жизни.

Подобных примеров специалисты реинкарнации могут привести достаточно много.”

Я ни в коем случае не хочу стать глашатаем идеи реинкарнации (переселения душ). Тем более существует прямо противоположное мнение: на самом деле никакой реинкарнации нет, все это — козни дьявольских прислужников. Согласно данной точке зрения, демоны конечно же ведают, что было много лет назад с умершими ныне. И люди, “помнящие” что-либо о своей предыдущей жизни, как раз являются одержимыми дьяволом несчастными, которым темные силы внушили “воспоминания” такого рода.

Я не стану разбирать сейчас оба взгляда на реинкарнацию; это не тема для литературного произведения. Сам я не являюсь горячим сторонником этой теории по одной простой причине:

в жизни человека теория реинкарнации ничего принципиально не меняет!

Это может показаться парадоксальным, но это действительно так. В самом деле, человек не может сделаться лучше или хуже от знаний о прошлой жизни. Тогда что толку в знании о своем безвозвратно ушедшем прошлом, раз оно исчезло, рассеялось как дым?! Следовательно, попытка выяснить, что было с тобой в предполагаемой прошлой жизни — это так или иначе взгляд назад, начало движения вспять, а не вперед.

Однако именно так я попытался связать участников-жертв Бабьего Яра и Куреневской трагедии с жертвами Чернобыля. Почему? Тема настоящей повести —взгляд в прошлое, брошенный не с целью зафиксироваться, зациклиться на этом прошлом, но чтобы вспомнив о нем двигаться вперед. Поскольку речь идет не просто о жизнях отдельных людей, но о выпавших на долю трех поколений киевлян трагедиях, дело не в личных судьбах, но в судьбе целого народа; и вот тут-то воспоминание о допущенных в прошлом ошибках из занятия пустого превращается в крайне важное. Опыт отдельной личности может исчезнуть, сгинуть в веках; опыт социальный — никогда, он суммирует опыт всех людей и передается будущим поколениям.

Именно потому я счел возможным использовать эти взгляды в своей повести, что в качестве литературного приема реинкарнация очень даже эффективна. Если один из героев произведения буквально попадает в шкуру другого человека, разве это не наилучший способ заставить читателей прочувствовать думы героев, их боль, горе, счастье и радости? Кстати, наличие или отсутствие реинкарнации принципиально ничего не меняет не только в жизни, но и в данной повести. В самом деле, если бы девочке просто приснились все четыре сна без получения известия о том, что снилась ей прошлая жизнь, разве изменило бы это уровень ее ответственности перед другими за полученное знание? И разве сами факты расстрелов в Бабьем Яру, Куреневской трагедии и Чернобыльской катастрофы и период между ними в одно поколение не есть объективная реальность, не зависящая от чьих бы то ни было снов?..

То же самое я могу сказать о структуре так называемых “тонких” миров, о показанной в повести преисподней — я могу и не разделять подобный взгляд на потусторонний мир, но картина именно такого загробного мира срабатывает в этой повести наиболее эффективно.

Подтверждение третье. Герои повести

Вы уже знаете, что о Куреневской трагедии ничего почти не писали, так что ни Юру, ни Мишу, ни Мышку я, к сожалению, обосновать и подтвердить не могу. Не знаю также подтверждения, что в Бабьем Яре был расстрелян матрос Днепровской флотилии, боцман Яша по прозвищу Чубик (хотя факт расстрела моряков-днепровцев подтверждается и у Кузнецова, и в других источниках). А вот насчет расстрелянных евреев, которые действуют в повести — дело совершенно другое.

В 1991-м г., в канун 50-летия начала расстрелов, киевская газета “Молода гвардiя” совершила благороднейшее дело, выпустив Книгу памяти Бабьего Яра. В ней приведены все данные, которые к тому моменту удалось собрать о жертвах расстрелов (и не только о евреях, иначе в Книгу не вошли бы, например, Олена Телига и Иван Рогач, которые были убежденными украинскими националистами).

Когда в 1989 году я начинал работать над повестью, я вывел следующих героев-евреев: Соня и ее дедушка, по прозвищу Старый Сема; его друг Борух Пинхусович, живший на Малой Васильковской (теперь Шота Руставели) возле синагоги (теперь Театр кукол). Окончившая школу Соня жила с дедушкой неподалеку (мне представлялось, где-то на ул.Саксаганского, это на квартал выше ул.Жадановского). Представьте же мое удивление, граничащее пожалуй с ужасом, когда в Книге памяти Бабьего Яра я нашел всех троих:

“САХНОВСКИЙ САМУМЛ ВОЛЬФОВИЧ, зав.маг., 1890, г.Киев, ул.Шота Руставели, д.10, кв.4” (стр.68)

“СТАВСКАЯ СОФЬЯ, ученица, 1924, г.Киев, ул.Жадановского, д.41, кв.11.

СТАВСКИЙ БОРИС, 1870.” (стр.72)

Не зная ничего об этих людях я лишь перепутал имена стариков (дедушка был Борухом, а Старый Сема — его другом) да дал лишний год Соне, в остальном все совпадало! Все, вплоть до места проживания (правда и то, что Стасвкие жили на Жадановского, а не на Саксаганского, но это всего на квартал ниже и это я в первом варианте точно не определял).

Вот тогда я понял, что если не переработаю свою повесть и скрою ее от людей, то буду аки свиния непотребная. Потому что все они действительно жили! И все, что я написал, не будучи прямым свидетелем Куреневской трагедии — тем не менее правда.

* * *

А теперь подумайте, дамы и господа, пани и панове, товарищи и товарищи, граждане и гражданки, люди, человеки, такая ли фантастичная вещь — ненаучная, мистическая фантастика! И можете хоть в театр, хоть куда.

Только умоляю: помните.

Очередной виток двадцатилетнего цикла раскручен.

В нашем распоряжении осталось не так уж много времени.

Дай Бог вам одуматься, люди, человеки!

Не дай нам Бог получить очередную оплеуху...

**********************************************

Итак, свершилось. Вообще-то мне полагалось бы поставить здесь восклицательный знак. Однако сил для бурного выражения эмоций просто не осталось. Хоть это первая моя авторская книга. Судите сами:

— когда я принялся за написание второго варианта повести, обстоятельства сложились так, что были временно утеряны все черновики первого варианта, а переписывать произведение по памяти — дело ох какое нелёгкое;

— рукопись повести в числе других сгорела вместе с питерским издательством “Северо-Запад” осенью 1993-го года;

— повесть была последовательно отвергнута двумя “толстыми” киевскими журналами, причём в первый раз её приняли к опубликованию, а затем редколлегия пришла к выводу, что её публикация несвоевременна (и это накануне 55-й годовщины начала расстрелов в Бабьем Яру, 35-й годовщины Куренёвской трагедии и 10-й годовщины Чернобыльской катастрофы?!);

— был момент, когда у меня на руках не оставалось ни одного экземпляра рукописи, а это равносильно гибели повести;

— наконец, с момента написания до момента опубликования прошло целых пять лет, а с каждым годом боль утраты уходит, события постепенно исчезают из памяти людей...

Да, память! Именно это не давало мне покоя, жгло душу, заставляло вновь и вновь браться за дело, когда уже всё выглядело совершенно безнадёжно. Ведь это позорно, но это тем не менее факт: не в седую старину, а всего-навсего тридцать пять лет назад случилась в Киеве ужасная катастрофа, все обстоятельства которой были немедленно засекречены. До сих пор живы свидетели тех событий, и не надо производить археологические раскопки, всего лишь покопаться бы в архивах да порасспрашивать людей... Но что же сегодня? Слава Богу, о Бабьем Яре вспомнили, заговорили. Уточнили число погибших. А Куренёвка? Есть фрагмент книги Анатолия Кузнецова. Была статья в “Киевских ведомостях”. И всё! До сих пор — всё...

И как вполне закономерное следствие люди стали забывать. Тем более что на фоне сотен тысяч расстрелянных полвека тому и случившегося совсем уж недавно бунта “мирного атома” происшествие 13 марта 1961 года выглядит довольно бледно. Тем более, народу сейчас не до книжек. Обнищавшее большинство озабочено поисками средств к существованию, более богатые стремятся “закрепить успехи”. Где уж тут книги читать...

Вот передо мной девица с сигареткой в зубах. “Что? Куренёвская трагедия? Это про грязь, что ли? Слушайте, а сколько вам лет? Вы что, видели всё это? Ах, это фантастика... Ну, знаете, сейчас столько сплетен ходит! “Аргументы и факты” читаете? Нет?! А жаль. Там про Гагарина такое написали...”

Ах, как бы я был счастлив, если бы моя книга оказалась простой выдумкой! Фантастика — это ведь фантазии, верно? И про сплетни верно. Я действительно родился через три года после Куренёвской трагедии, и моя художественная повесть действительно основана на слухах, на расспросе тех, кто жил во время селя. Но слухи точными быть не могут. Увы, сознаюсь: да, я не писал роман-документ, как Анатолий Кузнецов. И не мог его написать в силу изложенных обстоятельств.

Более того, могу покаяться: всех героев я выдумал! Так сказать, взял из головы. Если хотите, “от фонаря”. Не было никого из них! Это моя бредовая авторская фантазия.

Я был спокоен на сей счёт, когда потерялись черновики первого варианта. Подумаешь, исчезло то, чего нет и никогда не было. Эка важность. И вдруг увидел в продаже “Книгу памяти Бабьего Яра”. Купил, раскрыл... и нашёл трёх своих героев, выдуманных мной от начала до конца! Совпадало всё: имена, возраст, место жительства.

Это самое загадочное место во всей моей выдумке. И оно больше всего поражает воображение тех, кто прочитал повесть. Меня постоянно спрашивают: неужели это правда? Я отвечаю: да, действительно так и было. Подобными вещами я не шучу.

Как это получилось? К сожалению, вынужден ответить: не знаю. То есть объяснить-то всё можно, но лишь с привлечением таких явно ненаучных понятий как высшие силы. А не всякому придётся по вкусу, если я начну проповедовать веру в Бога. Поэтому я вынужден умолкнуть и предоставить каждому решать, как могло случиться подобное и такая ли невозможная вещь фантастика.

И уже переработав неоднократно повесть, уже дождавшись наконец выхода книги я убедился: да, она действительно нужна людям. Ибо стереть “белое пятно” в такой близкой, почти современной нам истории Киева крайне важно. Куренёвская трагедия непосредственно связана с Бабьим Яром. Связь с Чернобылем не такая явная, но разве тут не тот же лейтмотив? Мы были крайне благодушны, мы смело перестраивали общество, отметая прочь прошлые ошибки и оплошности. Мы забыли в 86-м о Куренёвке, как пытались забыть в 61-м о Бабьем Яре. Результат? Умершие от радиации пожарники и спасатели, медленно умирающие дети, “зоны” разных радиусов. И вновь, и вновь ложь: ни в коем случае не признать трёхмиллионный Киев пострадавшим от радиоактивного заражения городом, басни о безвредности малых доз облучения...

Задумайтесь, люди: многое ли изменилось? Не идём ли мы бодрым шагом к новым бабьим ярам, куренёвкам и чернобылям?

Вот о чём эта книга! Мне не жаль, что она сгорела в Петербурге — зато вышла в Киеве. Пусть её не опубликовал урезанной на 1/4 “толстый” журнал — сегодня вы можете прочесть её целиком, без “купюр”.

И главное — опрятный старичок, оттеснивший девицу с сигареткой: “Да, молодой человек! Вы очень правильно сделали, что написали эту книгу. В наше время о Куренёвской трагедии даже говорить запрещали, не то что писать. А эта девушка... Не обращайте на неё внимания”.

Значит, повесть действительно нужна людям, раз они сами признают это. А я... Что я?! Не так давно мне довелось разговаривать с профессиональным издателем, который холодно доказывал мне, что фантастика как жанр Украине не нужна. Проведенный другими профессионалами анализ книжного рынка показывает, что народ готов развлекаться либо “крутой” магией, либо “стрелялками-догонялками”, либо порнографическим чтивом. И в этой ситуации я не нашёл ничего лучшего, кроме как с Божьей помощью выпустить книгу о полузабытой катастрофе местного значения. Что ж, это доказывает лишь, что у писателя-фантаста Тимура Литовченко действительно не всё в порядке с головой. Так что не обращайте на меня внимания, а просто читайте книгу. Задумайтесь над прошлым, настоящим и будущим, осознайте свою ответственность за жизнь на земле... и будьте счастливы!

8-9 сентября 1996 г.